There you'll find queer folk! Just think, they never sleep!

Какую прелесть нашла. Не Малер, конечно, но pretty touching.

Советская реальность странным образом зацепила разные поколения (подумать только - идеальная фраза, лишенная конкретики, и, стало быть, смысла). В сознании одних моих нынешних преподавателей, концертмейстеров - это была эпоха высокой культуры, не только музыкальной и исполнительской, но и духовной в их понимании, время еженедельных концертов в консерваториях, вечерних библиотек и прослушивания Вагнера на грампластинках в тесных комнатах общежития. В сознании других - эпоха парадоксальная, эпоха больших возможностей получения знаний и обучения сильной школе игры, но при этом несвободы, ограничения личности, подавления индивидуальности, нашедших выражение в гениальной, но такой болезненной музыке композиторов XX века - Шостаковича, Шнитке, Губайдулиной. Речь идет о тех, кому сейчас хотя бы 45. Я не беру в расчёт своих преподавателей с радиофиза, с инженерами всегда одни лишь нолики и единички - кафедра делилась четко на увлеченных лишь наукой скептиков и совершенно безумных стариканов, впадающих в невероятный бред, неофитов эзотерики, которые и точные науки уже преподавать не должны были, не то что вести околофилософские разговоры со студентами. Немного странно, когад поколение 20-летних испытывает ностальгию по той эпохе, которую не застало. Но это, впрочем, объяснимо - это неуловимая романтика ушедшего времени, убежденность, что что-то тогда было лучше, было иным. Это, наверняка, та же ностальгия, что мучила меня в мои 20 по слому девятнадцатого и двадцатого веков - время Кафки, Пруста, Бартока и Мухи.
Но что не так с моим поколением тридцатилетних (плюс-минус пять лет)? Разве не странно было первые пять лет свое жизни наблюдать лишь одни заседания партии на выпуклых экранах теливизоров? Разве не бесило их советское наследие - мерзнуть часами и в дождь и в снег, показательно встречая президента/премьера/еще черт разбери кого? Но, главное, разве не противно им было брать в руки любую советскую книгу, в предисловии которой что зингшпиль Моцарта, что абсурд Кафки находил свое обоснование в классовой борьбе, в несостоятельности буржуазного строя и зверином оскале капитализма? Разве не попадались им в руки книги Платонова?
Это все глупые вопросы с очевидными ответами, которые не устают терзать, тем не менее. И теперь меня мучит ностальгия уже не по девятнадцатому веку, а по ангельским лицам с картин Ботичелли и барочным мягким гармониям в музыке. Да, раньше было лучше, и после будет лучше. Только лишь сейчас всё не то.

А вообще зря я поступила на скрипача. Надо было на теоретика. Виртуозным исполнителем мне все равно не стать (элементарно для этого нужно заниматься каждый день, и не по сорок минут), а проучившись год, я поняла, что саммое ценное в моем музыкальном образовании - это умение разбираться в музыке, умение слушать, слышать, анализировать.
В общем, я во всем теоретик. Я даже баги в программах предпочиаю находить методом анализа кода и документации, когда можно подебажить и увидеть все много скорей, но это скучно.
Все утро слушаю джаз. Не знаю, что на меня нашло. Но оказывается это тоже хорошо.

За последние несколько недель я наконец пришла к какому-то консенсусу со внутренним музыкальным критиком. Сошлись мы на том, что я учусь играть, чтоб уметь слушать.
Даже сложно объяснить насколько расширяются горизонты, сколько всего важного и нового можно услышать в казалось бы уже хорошо знакомом произведении. Взять хотя бы 41-ую симфонию Моцарта - разве я заметила бы пару лет назад, что четвертая часть там фугированная. Или французские революционные мотивы в 5-ой симфонии Бетховена. Конечно, все это можно прочесть литературе, но общаясь с другими студентами, замечаешь, что не все улавливают где есть что даже прослушав лекцию и произведение.
В общем для того, чтоб уметь слушать музыку, совсем нелишне ее уметь играть.
Да, я конечно, не Ойстрах, не Стерн и не Марков. Но, в конце концов, я ведь и не Лоренц, и даже не Билл Гейтс.
Придется с этим как-то жить дальше.
Как говорит моя преподавательница по гармонии, нужно уметь обучать любителей, профессионалов много не надо.
И может не стоило писать об этом до завтрашнего экзамена по скрипке, но среди преподавателей я слыву хорошим скрипачом (а среди скрипачей еще и не худшим пианистом). Пусть даже в локальных масштабах. Местечковый музыкант.

Когда я долго не пишу о себе, не говорю о себе, не думаю о себе, мне видится в этом хороший знак, что я стала чуточку лучше, чуточку мудрее. Я вспоминаю, как рефлексировала пару лет назад, и кажется мне, будто нет во мне больше ни депрессивной девочки, ни злобного смеющегося карлика, ни безумного квазихудожника.  А может просто-напросто нет меня больше. Глупая мысль, банальная, но засела в голове. С каждым годом, кажется мне, я становлюсь циничнее и умнее. Позицию "умнее" я, пожалуй, не сдам. Но циничнее? Через сколько лет я дойду абсолюта при такой динамике? Приходится признать, что мне не чужды некие иллюзии касательно моей персоны. С каждым годом, с каждым происшествием, сколько-нибудь значимым, я все больше ощущаю себя механизмом, алгоритмом обработки окружающей действительностью с одним выходным параметром - истина/ложь. Нет меня. Но ведь ночные кошмары никуда не делись. Возможно они и есть я. В таком случае я определенно могу сказать, что стала лучше - меньше потока сознания, больше длинных меланхоличных кадров и кафкианских поисков чего-то. Я не стала хоть сколько-то лучше, играя на скрипке, я лишь стала лучше играть на скрипке. Либо я не приемлю себя, либо слишком боюсь, что не останется никого, кто бы любил меня. Я всегда недостаточно хороша для других. Я пожалуй недостаточно хороша, чтобы жить в Праге. Я даже не умею по-настоящему скучать, я умею занять себя до того, что мне некогда просто подумать, некогда посмотреть на облака. Это единственно выход для меня, я закрыла доступ к воспоминаниям, потому как стоит вспомнить о чем-то важном, как тут же накрывает словно куполом вселенской печали, ведь важного во многом уже нет и не будет. А что и может (могло бы) еще быть - так дни идут, и я привыкаю все больше жить и так.

Последний, а может единственный год, когда состояние мое было как нельзя близко к состоянию счастья, случился пять лет назад. Тогда еще не случалось аварий, болезней и смертей. Мрачное детство покрылось достаточным слоем пыли в памяти, а серьезная взрослая жизнь в 21 еще не давила. Нельзя сказать, что давит сейчас, но между перспективой сделать уборку и провести часик в одиночестве на набережной неизменно выбираешь первое.
К ощущению отсутствия дома я настолько привыкла с детства, что оно никогда не угнетало, напротив, давало дополнительную степень свободы, ведь нет места, куда тебе нужно вернуться. Это не означает, что я не возвращалась (всего только несколько раз), но сам факт наличия возможности несказанно облегчал мне социальную адаптацию.
Промежуточное состояние, как это ни странно, давало поразительное ощущение покоя. тогда я еще была студентом радиофизиком и только мечтала стать программистом. Тогда я могла до утра рисовать безумные и безумно дурацкие картины. Оставаться то в одном доме то в другом, ни в одном не ощущая себя на своем месте, и некоторые, казалось бы близкие люди, упрекали меня в отчужденности, а я расстраивалась и плакала, как дурочка, пока никто не видит. В промежуточном состоянии я пребывала, перемещаясь из одного пункта назначения в другой: там со мной уже попрощались, а тут еще только ожидают. А все что между - всецело мое.
А каким счастьем было стоять в тупике на островского и выглядывать последний трамвай в 9.50. До него пачками проходили восемнадцатые и семнадцатые, уродливые квадратные девятнадцатые с катастрофически ярким светом внутри, а мягких контуров двухвагонные четверки выныривали из-под моста, слабо светя единственным фонарем во лбу и тусклыми фарами. Над ним грохотали поезда, где-то там за забором сидела огромная собака на цепи, а в высокой мрачной сталинке напротив светилось несколько незашторенных окон, и я, разглядывая люстры и потолки, пыталась представить себе вечернюю жизнь за мутными стеклами, как будто в старых сталинках непременно должны быть призраки прошлого, мрачные тени по углам, свистящие сквозняки, выцветшие торшеры и прочие атрибуты уютной обители.
Нынче я пишу правильный код, учусь правильно играть на скрипке и анализировать фуги. Нет места безумным и безумно дурацким рисункам, изредка есть место правильным эскизам. Это не делает меня несчастной. Это делает меня уставшей и измотанной. Мне хочется последних пустых трамваев, в которых было время подумать, побыть счастливой, несчастной, но относительно живой.

когда я на протяжении месяца не нахожу времени написать что-нибудь - это для меня показательно. это значит совсем нет времени. потому как написать очередную чушь я завсегда рад (глючная жжешечка моей радости не разделяет. ха).
это значит пора перестать кодить по ночам, просыпаясь хвататься за скрипку, затем бежать на работу, ну и по кругу. Конечно, я отныне повелитель всякого рода алгоритмов конвертации чего-то большего в что-то меньшее, а также XOR-ов, обратных ксоров, сдвигов, alignment-ов на 4 и прочего.
на производстве (выражение позаимствовано у одного хорошего человека) иногда ощущаешь себя петровым. тем, который профессионал, который может нарисовать семь красных линий.
но все это мелочи, и вообще я не о том.
в вопросе музыкального образования меня все время беспокоит один момент - чего я все-таки хочу в конечном итоге. Как правило, разрываюсь между этим (я же таки вижу жизнь в картинках, не иначе):

и этим:

Практика же, штука подлая весьма, стремится доказать, что на самом-то деле будет это где-то так:

последний зачет я сдала на 9, но если так пойдет и дальше, то заниматься мне на подготовительном курсе еще лет и лет. Нет, дело не в том, что я играю плохо. я вовсе таки не плохо играю. дело в том, что я: а) истеричка, б) истеричка. Фиорилловский этюд я отыграла бы на ура, если б на аккордах не поняла, что играю спущенным смычком. Ну ничего, подумала я, перед каватиной непременно натяну. И опомнилась на середине каватины со все еще спущенным смычком. Смычок цеплял тростью струны, руки дрожали, циничный ум прикидывал комичность ситуации, преподавательница тихо ужасалась моей нервозности, комиссия сочувствовала бедной Лизе. В общем все прошло по плану. ха
женщина, что ж вы так убиваетесь, вы ж так не убьетесь (с)
25 - хороший возраст. чувствуешь себя мудрой не по годам и в то же время молодой. не по годам)
не могу никак разрешить дилемму что важнее - пруст в хорошем переводе или струны, струны или пруст в хорошем переводе. стоимость, как вы понимаете, одинакова.
друг хороший приезжал недавно в нашу провинцию (не поймут-с). все-таки друг хороший. я рада, очень рада была, оказывается. думаешь про себя как про бесчувственное создание, а вот оно как
Прочла на днях вот "Розы и хризантемы" Светланы Шенбрунн (нет, я не сама нашла роман, я вычитала про него в записях еще одного хорошего человека), и думаю вот как все-таки странно бывает. Когда я параноидально пересчитываю бывает количество самых близких, случается, я забываю про папу. не со зла. вот просто забываю. просто он входит в множество каких-то других людей в моей жизни. но вот мама у меня ангел. сложно представить, что возможно иное.
т.к. с мамой мы могли бы соревноваться, кто сильнее не любит фотографироваться, то наша любимая совместная фотография вот:

а из мандариновой косточки у меня наконец выросло мандариновое дерево
да, в прагу неумолимо хочется. но кого этим удивишь

Случаются в моей жизни периоды, когда я почти что счастлива. Ну не абсолютно и глобально, конечно же, но во всяком случае относительно и локально.
В такие периоды я способна любить мир ,почти целиком, и даже этот город в частности. В основном все потому, конечно же, что "технически я на уровне" (это я о скрипке, как всегда, впрочем), и что главное, что волнует моих преподавателей, - это мой возраст (меня-то он не беспокоит). Еще потому, что очень долго самым чудесным воспоминанием будет октябрь, в котором мы с мамой пили чай на старой площади в праге, как слушали струнный квартет в соборе, как бродили залами дрезденской галереи. Только длится это состояние недолго, потому как прага скоро заканчивается. И потому как вскоре обязательно выясняется, что кантилены я играть не умею (казалось бы медленные спокойные вещи), а кантилены нужны. Тут-то все начинают копаться внутри меня в поисках причин, по которым я неспособна к внутреннему спокойствию. Я, по привычке, не хочу остаться в стороне от процесса анализа, потому что анализ для технаря - это святое, как, впрочем, и синтез, но я сейчас не о том.

Тут мое локальное счастье заканчивается, то ли локаль была слишком узка, то ли относительность очень шаткая. Как бы там ни было, а следа от него фактически не остается.

И не потому, что я не люблю играть кантилены. А потому, что проклятые кантилены поднимают на поверхность все то, что я так сосредоточенно хороню долгое время.
Долгое время я живу в ожидании чуда жизни. Я жила, ожидая, когда же наладится все в семье, потом - когда в профессии, потом опять в семье, затем опять в профессии. За этими ожиданиями некоторые из тех, для кого я так нетерпеливо ожидала спокойной и счастливой жизни, умерли. Но это ничего. Это неизбежно, к этому надо привыкнуть.
И принять нынешнее состояние как стартовю точку, в которой нет ничего непоправимого.
И ведь действительно, глупо жить в ожидании, что все наладится, не вычеркивая из этого всего то, что никогда не вернется.

Но мне везет. Я бездушна и цинична. Я умею составлять новые списки к ожиданию. И умею вычеркивать то, что никогда не сможет в них войти.
Увы, завести другую собаку пока не умею.